Критерии воспитания детей в 15 17 веке. Образование в XVII веке. Обучение в Киевском государстве

Супруга Людовика XIII - Анна Австрийская с детьми

О дин из неписаных, но строго соблюдаемых законов современной морали требует от взрослых воздерживаться в присутствии детей от всякого намека, особенно шуточного, на темы половых отношений. Явление, совершенно чуждое средневековому обществу. Сегодняшний человек, взявшийся читать дневник королевского врача Эроара, куда тот заносил малейшие подробности жизни молодого Людовика XIII, почувствует себя весьма неловко, натолкнувшись на вольности, которые допускаются в обращении с детьми, на грубые шутки и неприличные жесты, которые никого не смущали и казались совершенно естественными. Ничто не даст нам лучшего представления о различии восприятия детства в конце XVI - начале XVII веков и восприятия детства сегодня.

Людовик XIII еще не достиг возраста одного года. «Смеется в полную силу легких - нянька двумя пальцами ему возбуждает петушок». Замечательная шутка - ребенок тут же усваивает ее и окликает пажа, «задирает рубашку и показывает петушок».

Ему год. «Дофину очень весело, - отмечает не без удовольствия Эроар, - заставляет каждого теребить свой петушок». Он уверен - всем это нравится. Та же игра при гостях, их двое - господин де Боньер с дочерью: «со смехом задирает рубашку и показывает петушок, особенно девочке, затем прижимается к ней и начинает тереться всем телом». Все находят эту выходку столь забавной, что ребенок не упускает случая ее повторить, перед «маленькой дамой он снимает рубашку и демонстрирует свое достоинство с невероятным пылом. Он очень возбужден. Ложится на спину, чтобы девочке было лучше видно».
В возрасте около двух лет он уже жених, его невеста - испанская инфанта. Окружающие разъясняют, что это значит, и он, по-видимому, все хорошо понял. Его спрашивают: «Где живет дружок инфанты? Он кладет руку на петушок».

Bouguereau"s "La Grappe de Raisin"

В течение первых трех лет его жизни никто не видит ничего плохого в том, чтобы шутя прикоснуться к половым органам ребенка: «Маркиза де Верней часто запускала свою руку ему под платье; он хотел, чтобы его укладывали в кровать кормилицы и она играла с ним таким образом». «Мадам де Верней, желая поиграть с дофином, взяла его за соски. Он отталкивает ее со словами: „Не надо, не надо, оставьте, подите прочь". Он не хочет более позволять маркизе трогать его соски. Ему нашептала кормилица: „Мсье, ни за что не позволяйте трогать ваши сиси или петушок, а то отрежут". Он это запомнил».
«Встает после сна и не хочет надевать рубашку: „Но-но рубашку, сначала хочу дать молочка из моего краника"; взрослые по очереди подставляют ладонь, он произносит пс-пс, делает вид, будто оттуда что-то льется и, оделив всех присутствующих, позволяет себя одеть».

Или классическая шутка, довольно часто повторяющаяся,— ему говорят: «Мсье, пропал ваш петушок! Он отвечает: „Да от она", - и приподнимает его пальцем». Подобные шутки исходили не от слуг, не от безмозглой молодежи и не от женщин легкого поведения, как, например, любовница короля. Королева, мать Людовика XIII, «взяв его за петушок, говорит: сын мой, я поймала вас за клювик». Дальше - больше. «Раздетые догола, он и Мадам (его сестра) ложатся в кровать к королю. Они возятся, целуясь и щебеча, королю рчень нравится. Он спрашивает сына: сын мой, где приданое маленькой инфанты? Тот показывает и говорит: оно совсем без костей, папа. Потом когда пенис напрягается, он добавляет: а бывает с костями».

И действительно, взрослые забавляются, наблюдая его первые эрекции. «Проснулся в 8 утра, позвал мадемуазель Бетузе и говорит: "Зезе, мой петушок, как подъемный мост; вот он поднялся, а вот опустился", - он его оттягивал то вверх, то вниз».

В четыре года его половое воспитание достигает кульминации. «Отвели в покои королевы. Мадам де Гиз показывает ему кровать: вот, говорит она, на этой кровати вас сделали. Он в ответ: с мамой?» «Обращается к мужу кормилицы: что это? - Это, говорит тот, мой шелковый чулок. - А это? (была такая игра) - Это мои тапочки. - Из чего они? - Из велюра. - А это? - Это гульфик. - А что там внутри? - Не знаю, мсье. - Э, да там петушок! Для кого он? - Не знаю, мсье. - Да для мадам Дундун (кормилицы)».

«Становится между ног мадам де Монгла (гувернантки, весьма почтенной женщины, которая, кажется не более шокированной, чем сам Эроар, подобными проказами, недопустимыми по сегодняшним меркам). Король говорит: смотрите, мадам де Монгла только что родила сына. Дофин бежит к королеве и становится у нее между ног».

Начиная с пяти лет окружающие перестают играть с его половыми органами. Теперь он играет с половыми органами других. Мадемуазель Мерсье, одна из горничных, присматривавшая за ним ночью, еще не встала с постели - ее кровать находится рядом с кроватью маленького Людовика (прислуга часто спала в той же комнате, что и дофин, и не очень стеснялась его присутствия, даже если речь шла о супружеских парах). «Он полез к ней играться», просит ее пошевелить поочередно пальцами ног, она поднимает по его просьбе ноги вверх, он «говорит кормилице, чтобы та принесла розги, так как он хочет пошлепать служанку по ягодицам. Добивается исполнения... Кормилица спрашивает: Мсье, что вы видели у Мерсье? Отвечает холодно: Я видел попку. Что вы видели еще? Отвечает серьезно, без эмоций, что видел ее письку». В другой раз «играет с мадемуазель Мерсье, зовет меня (Эроара) и сообщает, что у Мерсье писька вот какая (показывает - в два его кулака) и что там сыро».

Начиная с 1608 года подобные шутки исчезают, принц становится - в семь лет - маленьким мужчиной, пришла пора учиться прилично себя вести и говорить. Когда его спрашивают, откуда появляются дети, он ответит совсем как мольеровская Агнесса* - из уха. Мадам де Монгла, гувернантка, останавливает его, когда «ему вздумалось показать пенис маленькой Вентле». И если гувернантке случается положить его утром в свою кровать, между ней и ее супругом, Эроар возмущен. Insignis impudentia 2 - отмечает он на полях своего дневника. Десятилетнему мальчику внушали такую сдержанность, которой и в голову никому не приходило требовать от него же в возрасте пяти лет. Таким образом, собственно воспитание начиналось лишь после семи лет.

И еще - похоже, что эта запоздалая забота о приличии обязана своим появлением начавшейся реформе нравов, первой ласточке реформаторского обновления XVII века. Как будто воспитанию поддаются только те, кто приблизился к возрасту без пяти минут взрослого человека! К четырнадцати годам Людовик XIII уже знал все, так как в четырнадцать лет и два месяца его, можно сказать, насильно уложили с его женой. После церемонии венчания «он прилег и потом отужинал в постели без четверти семь. Господин де Граммон в компании других молодых сеньоров рассказывает ему различные истории, это укрепляет молодого. Он просит принести ему туфли и идет в покои королевы матери, затем в 8 часов его укладывают с королевой, его супругой, в присутствии королевы-матери; в десять пятнадцать он выходит из спальни, утверждая, что поспал часа два после двух раз. Похоже, что так: и член у него красный».
По-видимому, к тому времени четырнадцатилетних мальчиков все реже можно было видеть в роли новобрачных, девочек же еще долго отдавали замуж в тринадцать лет.

Моральный климат в других семьях - дворянских и простых - вряд ли сильно отличался от морального климата королевской семьи. Эта манера приобщать детей к шуткам взрослых на половую тему не противоречила нравам и не шокировала «общественное» мнение. В семье Паскаль двенадцатилетняя Жаклина Паскаль писала стихи, посвященные беременности королевы. Томас Платтер в своих воспоминаниях студента-медика (конец XVI века) пишет: «Я знал мальчишку, который это сделал (на свадьбе служанки своих родителей он завязал узелок на швейной игле, чтобы муж был не в состоянии выполнить супружеский долг). Невеста с трудом упросила его снять заклятие - он в конце концов согласился и развязал узелок. Молодой супруг снова обрел свои силы и полностью выздоровел». Отец де Дэнвиль, специалист по истории иезуитов и педагогики эпохи гуманизма, констатирует: «В те времена (XVI век) никто не стеснялся присутствия детей. При них могли сказать все, что угодно, выкинуть какую-нибудь неприличную шутку; дети все видели и все слышали».

Отношение к половой жизни и, без сомнения, сама половая жизнь меняются сообразно эпохе и образу мыслей. Сегодня поведение взрослых, описанное Эроаром, показалось бы последней стадией сексуального расстройства и никто не решился бы на такое открыто. Все обстояло иначе еще в начале XVII века.

Эта полуневинность, кажущаяся нам развратной или наивной, объясняет популярность с XV века темы писающего ребенка. Он занимает свое место среди изображений, помещенных в часословах и на картинах религиозного содержания. Он занимает свое место среди изображений, помещенных в часословах и на картинах религиозного содержания. В религиозном календаре Хеннеси и в требнике Гримани один из зимних месяцев изображен так: деревня, занесенная снегом; одна из дверей открыта, внутри можно разглядеть женщину за пряжей, мужчину, греющегося у огня; на пороге стоит ребенок и писает в снег.

Нужно, впрочем, отметить еще одну сцену, часто повторяющуюся в иконографии той эпохи - обрезание. Процесс изображен с почти хирургической точностью. Не надо искать в этом какой-либо подвох. По-видимому, праздники Обрезания Господня и Введения Богородицы во Храм считались в XVI и в XVII веках детскими праздниками, единственными до первого причастия.
Взрослые не только без тени смущения приобщали детей к хирургической операции, пусть даже религиозного характера, на половом органе, но и позволяли себе при всех и будучи в полном сознании шутки, становившиеся совершенно непозволительными, как только ребенок достигал возраста полового созревания.

Считалось, что ребенок, не достигший подросткового возраста, был безразличен к разнице полов, и подобные шутки и намеки для него проходили без последствий, они ничего не значили, теряли свою половую направленность и становились полностью нейтральными. И еще не появилось сознание того, что всякое обращение к вещам, касающимся половых отношений, даже без задних мыслей и какого-то конкретного контекста, может повредить детской невинности. В те времена особо не задумывались, существует ли вообще понятие детской невинности.

Таким, по крайней мере, было общественное мнение. Его уже не разделяли моралисты и воспитатели, во всяком случае, лучшие из них - новаторы, к которым, впрочем, мало прислушивались. Однако, оглядываясь назад, можно с уверенностью сказать, что именно благодаря их заслугам новая концепция, принятая нами, в конце концов победила.

Главным представителем новых идей является Жерсон*. Для своего времени он - самый наблюдательный из бытописателей детства, и в частности сексуальной стороны жизни детей.

Жерсон изучал сексуальное поведение ребенка. Его труд предназначался для исповедников, чтобы те пробудили в маленьких кающихся грешниках - от 10 до 12 лет - чувство вины. Ему известно, что мастурбация и эрекция без последующей эякуляции - явление повсеместное. Любой, кому бы ни задали вопрос по поводу онанизма или самопроизвольной эрекции, отвечает отрицательно, то есть врет в полном сознании того, что делает. С точки зрения Жерсона - случай очень серьезный. Peccatum mollicei **, «даже если из-за малого возраста не сопровождается семяизвержением... лишает ребенка невинности в большей степени, чем его сверстника, уже бывшего с женщиной». Более того, он часто ведет к содомии.
В написанном им своде правил поведения для школы Собора Парижской Богоматери, он пытается всеми силами разделить детей, отдать их на постоянное попечение учителя.

Учитель пения не должен обучать своих подопечных "Распутным и бесстыдным песнопениям", ученик имеет право донести на своего товарища, если тот вел себя недостойно (среди прочих проступков: говорить по-французски, а не на латыни, ругаться, произносить грубые слова, долго валяться в постели, пропускать молитвы, болтать в церкви). Ночью в дортуаре должен гореть ночник: «Как в знак почитания образа Девы Марии, так и по естественной необходимости, для того чтобы дети могли делать только то, что не стыдно делать при свете».

Никто не имел права перебраться в другую кровать - ребенок должен был оставаться рядом с тем, кого ему определили в соседи. "Сходки, а также сборища собняком в любых местах" не дозволяются ни днем ни ночью. Сколько усилий, чтобы избежать тесной дружбы между детьми, а заодно и вредных визитов, в данном случае со стороны слуг: «Всякое близкое общение с детьми запрещается, не исключая слуг, клириков, служащих церкви и проповедников (Жерсон не доверял буквально никому), они должны заговаривать с ребенком только в присутствии учителя».

В XVI веке воспитатели более терпимы, не переступают некоторых границ. Мы можем судить об этом по книгам, написанным для школьников, по которым те учились читать, писать, изучали латынь, наконец по урокам «цивильности» - в трактатах о хорошем тоне и в сборниках диалогов для придания живости излагаемому действующими лицами обычно были несколько школяров или ученик и учитель. Эти диалоги являются прекрасным свидетельством школьных нравов того времени. В диалогах Вивеса можно найти мысли, не свойственные Жерсону, однако традиционные для того времени: «Какая часть (тела) самая постыдная - передняя (отметим что он избегает ее назвать) или же отверстие в заднице? - Обе очень неприличны, зад из-за нечистот, а перед - из-за развратности и бесстыдства».

В конце XVI века ситуация окончательно изменится. Некоторые воспитатели, добившиеся наибольшего авторитета и полного принятия своих концепций, больше не допускают, чтобы в руки детей попадали книги сомнительного содержания. Именно тогда появилась идея классического произведения, подправленного для чтения детьми. Это очень важный этап, именно здесь начинается особое уважение детства. Это новшество можно найти как у католиков, так и у протестантов в Англии и Франции. До того детям предлагали для чтения Теренция как одного из классиков. Иезуиты изъяли его из программ. В Англии пользовались адаптированным изданием Корнелия Сконея, вышедшим в 1592-м и переизданным в 1674 году. Бринсли рекомендует его в своем пособии для учителей.

Что же касается самой стыдливости, в коллежах иезуитов принимают необычные меры предосторожности, подробно расписанные в «Правилах о применении телесных наказаний». Особо подчеркивалось, что не следует снимать штаны с наказуемых «отроков какого бы возраста или сословия они не были (мне нравится здесь ссылка на сословие), надо открыть небольшой участок кожи достаточного размера, чтобы применить наказание, но не больше».

Значительные перемены в нравах происходят в XVII веке. В отношении королевских детей, даже незаконных, мадам де Ментенон не позволит самой безобидной вольности, допустимой при дворе Генриха IV. Та же строгость, впрочем, повсюду, за исключением домов либертенов*. Речь идет уже не об отдельной кучке моралистов вроде Жерсона, а о целом движении, проявляющемся во всем - как в богатой назидательной и педагогической литературе, так и в духовной практике и новой религиозной иконографии.

Обрело свой смысл базовое понятие - детская невинность. Его можно найти уже у Монтеня, не питавшего, однако, иллюзий по поводу нравственной чистоты молодых школяров: «Сотни школяров заражаются сифилисом прежде, чем дойдут до того урока из Аристотеля, который посвящен воздержанию»

Формируется другая нравственная концепция детства, с акцентом скорее на его беззащитности и слабости,но его беззащитность и слабость соседствуют с невинностью, верным отражением божественной чистоты, что превращает воспитание ребенка в одну из первых обязанностей человека. Эта концепция в одно и то же время является реакцией как против безразличного и слишком нежного, эгоистического отношения к детям, которое делает из ребенка игрушку для взрослых и поощряет его капризы, так и против противоположного этому типу отношений чувства - презрения здравомыслящего человека. Эта концепция завоевывает педагогическую литературу конца 17 века.

Речь идет не об отдельных высказываниях, а о настоящей доктрине восторжествовавшей повсюду - как у иезуитов, так и у ораторианцев и янсенистов, чем частично объясняется бурный расцвет учебных заведений, коллежей, малых школ, частного образования и эволюция школьных нравов в сторону строгой дисциплины.

Из этой доктрины вытекает несколько принципов, становящихся общим местом в литературе эпохи. Дети больше не предоставлены сами себе - эта идея восходит к XV веку и обязана своим появлением монастырскому опыту. Однако ее начинают воплощать по-настоящему лишь в XVII веке, когда необходимость в этом становится очевидна широкой публике, а не только горстке священнослужителей.

В правилах поведения для детей в Пор-Рояле, написанных Жаклиной Паскаль, читаем: «Надо хорошо следить за детьми и никогда и нигде не оставлять их одних, здоровы они или больны... (однако) необходимо, чтобы такой непрерывный надзор был деликатным и чтобы некоторое доверие со стороны воспитателей давало бы им понять, что их любят и что с ними находятся рядом просто из удовольствия быть с ними. В результате они будут не бояться, а скорее любить свою старую воспитательницу».

Этот принцип станет всеобщим, но буквально он будет применяться лишь в интернатах иезуитов, в школах Пор-Рояля, в частных пансионах, то есть действие его охватывало только небольшое число детей очень богатых родителей. Их хотели уберечь от скученности в коллежах, которые долгое время имели дурную репутацию, развеявшуюся во Франции благодаря иезуитам быстрее, чем в Англии.

Второй принцип - избегать слишком часто ласкать детей и сызмальства приучать их к некоторой строгости. «Не говорите мне, что они еще дети и нужно терпение; последствия развращенности ума очень сильно проявляются в этом возрасте» - реакция против «сюсюканья» с детьми младше восьми лет, против мнения, что они еще маленькие, чтобы их воспитывать.

Третий принцип - сдержанность. «Большая скромность» в манере держаться. В Пор-Рояле «сразу же после отхода ко сну воспитатели подходят к каждой кровати, чтобы посмотреть, нет ли чего неприличного в позах и поведении учениц, а зимой - чтобы проверить, хорошо ли они укрыты». Разворачивается настоящая пропаганда в целях искоренить давнюю привычку ложиться по нескольку человек в одну постель.

Эта же забота о приличии проявляется и в выборе книг и тем для беседы: «Сделайте так, чтоб их учили по книгам, где сочетались бы чистота языка и допустимость сюжетов. Когда же они начнут учиться писать, не позволяйте учителям давать им образцы, полные плохих слов». Мы уже далеко ушли от свободы выражений будущего Людовика XIII, которая забавляла даже почтенного Эроара. Естественно, следует избегать романов, балов, комедий - рекомендации касаются и взрослых. Нужно быть внимательным к песням - еще одна важная рекомендация в обществе, где музыка доступна практически всем, - «особенно позаботьтесь о том, чтобы ваши дети не учили современных песен». Однако старинные ничуть не лучше: «Песни, известные в свете, которым учат детей, едва те начинают говорить... Из них нет ни одной, не содержащей хулу и самую неприкрытую клевету на все и вся или же жестокую сатиру, не щадящую ни самых невинных, ни самых набожных... (они выражают) разнузданные страсти... (и) полны непристойных намеков».

Другая рекомендация тоже часто встречается в педагогической литературе, чрезвычайно озабоченной проблемой «скромности» - нельзя оставлять детей в обществе слуг. Эта рекомендация идет вразрез с самым распространенным обычаем: «Оставляйте их как можно меньше один на один со слугами, особенно с лакеями (у слова „прислуга" был более широкий смысл, чем теперь: сюда включались и „сотрудники, служащие", как мы сказали бы сегодня, и приживальщики). Эти люди, чтобы снискать расположение детей, рассказывают им чаще всего глупости и прививают им любовь к игре, развлечениям и праздности».

Четвертый принцип представляет собой всего лишь еще одно проявление заботы о приличиях и скромности - свести на нет старинную фамильярность и заменить ее на скромные манеры и воздержанную речь даже в повседневной жизни. Эта политика проявлялась в основном в борьбе с «тыканьем».

Учебник цивильности 1671 года издания признает, что приличия требуют обращения на «вы», однако там есть ряд уступок старинным французским обычаям, видно, что авторы в некотором затруднении: «Обычно говорят "вы" всем без исключения, если только это не маленький ребенок, а вы его намного старше или если обычай требует употребления "ты" даже между самыми воспитанными людьми. Отцы, обращаясь к детям до определенного возраста, как во Франции - до их совершеннолетия, и учителя, обращаясь к младшим ученикам, могут говорить "ты". Также и между близкими друзьями, как принято в некоторых местах, общение может быть на "ты". В остальных же случаях люди должны проявлять больше сдержанности и воспитанности».

Чувство детской невинности приводит, таким образом, к двойственности нравственной позиции по отношению к детям: оградить их от грязных сторон жизни, в частности от секса, терпимого или даже допустимого у взрослых, и закалить их, воспитывая характер и рассудительность. В этой позиции есть противоречие. С одной стороны, желают сохранить детство, а с другой - ребенка как бы старят. Однако это противоречие заметно только нам, людям XXI века. Увязывание детства, примитивизма и иррационализма характеризует наше современное понимание детства.

В этой старой по отношению к нашему современному мышлению и новой по отношению к Средневековью концепции понятия невинности и разума не противопоставлялись друг другу - выражение sipuer prout decet, vixit [Если ребенок прожил так, как подобает (лат)] переведено в «Учебнике цивильности» 1671 года так: «Если ребенок прожил, как взрослый».

"Азбуковник" XVII века

«В одном просвещении найдем мы спасительное противоядие для всех бедствий человечества». Н.М. Карамзин.

В XVII в. в России зарождалась культура нового времени. В середине XVII века создаются государственные и частные школы.

Частные школы

Уложение Стоглавого Собора 1551 г. гласило: «В царствующем граде Москве и по всем градом… протопопом и старейшим священником и с всеми священники и диаконы, колиждо в своем граде.. избрати добрых духовных священников и диаконов и диаков женатых и благочестивых… могущих иных пользовати, и грамоте и чести и писати горазди, и у тех священников и у диаконов и у диаков учинити в домех училища, чтобы священники и диаконы и все православные христиане в коемждо граде предавали им своих детей на учение грамоте и на учение книжного письма и церковного пенья салтычнаго и чтения налоиного…»

А. Рябушкин "Школа XVII века"

Учителями в школах XVII века были духовные лица, за свою работу они получали плату продуктами. Ученики посещали их утром и после обеда. Учились дети людей «всякого чина… и сана, славных и худородных, богатых и убогих, даже и до последних земледельцев».

Поскольку главными учителями в то время являлось духовенство, то естественно, что начальное образование на Руси носило церковный характер. Занятия начинались и заканчивались молитвой. Продуманная таким образом система образования гармонично решала две задачи - давала подрастающему поколению основы грамотности и знаний и воспитывала его в духе христианской нравственности.

Братские школы

Морозов "Сельская школа"

Но Русь уже нуждалась в хорошо организованных школах. Такими стали школы, образованные православными братствами, их так и называли – «братские школы». Самые старые брат­ства - львовское, виленское, киевское, могилевское, луцкое, пинское, оршанское.

В братские школы принимались дети всякого звания. Школы содержались на средства братств (т. е. были общественными). Хотя каждая школа жила по своему уставу, они имели много общего.

Во многом организация школы напоминала современную: назначались старосты, которые помогали учителю в поддержании дисциплины, дежурстве, выдаче книг, уборке классов, а иногда даже замещали учителей.

Б. Кустодиев "Школа в Московской Руси"

Из учебных предметов — чтение, письмо, пение, счет, основы религии, некоторые сведения по Священной истории, представление о грамматике, диалектике, риторике, музыке, арифметике, геометрии, астрономии того времени. Ученики много заучивали наизусть и тем самым получали знания по основам стихосложения, а также образцы обращений к высокопоставленным лицам и благодетелям. В 1634 г. был опубликован, а затем неоднократно переиздан букварь В. Бурцева, очень известный в то время учебник. Стоил букварь одну копейку, что было дешево по тогдашним ценам. Тогда же была издана грамматика Мелетия Смотрицкого, украинского ученого, по которой учился и Михаил Ломоносов. В конце столетия был издан букварь Кариона Истомина, монаха Чудова монастыря Московского Кремля, а также практическое руководство для счета - таблица умножения - «Считание удобное, которым всякий человек, купующий или продающий, зело удобно изыскати может число всякия вещи». За вторую половину столетия Печатный двор напечатал 300 тыс. букварей, 150 тыс. учебных псалтырей и часословов. Учились и по рукописным книгам.

В 60-х гг. священник Иван Фомин на свои средства построил школу в Барашах при Введенской церкви.

Епифаний Славинецкий возглавил греко-латинскую школу в Чудовом монастыре.

Д.Л. Мордовцев исследовал азбуковники (руководства к чтению для детей) 1660-1679 г.г., которые указывают на то, что их можно считать предшественниками современных учебников и одновременно методических пособий для учителей т.к. в них присутствуют методика обучения, правила для учащихся, наставления о поведении в церкви, в школе, дома и на улице.

"Азбуковник" XVII века

Но все-таки братские школы не могли соперничать с католическими. Поэто­му появилась необходимость создания высшей школы. Такой стала братская школа в Киеве - Киево-могилянская ака­демия. Это первое на территории Украины высшее учебное заведение. Она создана митрополитом Петром Могилой в 1632 на базе школы Богоявленского братства (с 1615) и школы при Киево-Печерской лавре (1631).

Федор Михайлович Ртищев

Большую роль в образовании русских школ сыграл Ф.М. Ртищев — государственный деятель, просветитель, меценат, основавший ряд больниц, школ и богаделен, которого современники называли «милостивым мужем».

Ф.М. Ртищев на памятнике "1000-летие России в В.Новгороде"

Ф. М. Ртищев сыграл заметную роль в истории русского просвещения. Недалеко от Москвы, в урочище Пленицы, с разрешения царя Алексея Михайловича и благословения патриарха Иосифа в существовавшей там небольшой церкви во имя Андрея Стратилата Фёдор Ртищев выстроил там церковь во имя Преображения Господня и в 1648 году на свои средства учредил училищный монастырь. Там поселилось 30 иноков, вызванных Ртищевым из нескольких малороссийских монастырей. Вскоре при монастыре составилось учёное братство (Ртищевское братство), которое занималось переводом книг, а затем открылось училище, где шло обучение желающих грамматике, славянскому, латинскому и греческому языкам, риторике и философии. В 1685 году училище, основанное Фёдором Ртищевым, было переведено в Заиконоспасский монастырь и послужило основой Славяно-греко-латинской академии.

Историк В. О. Ключевский писал, что Фёдор Михайлович Ртищев принадлежал к тем людям, которые «из своей исторической дали не перестанут светить, подобно маякам среди ночной мглы, освещая нам путь» .

Известно, что в 1685 г. существовала «школа для учения детям» в Боровске, около торговой площади, а в Москве, на Никольской улице, построили особое здание для школы. Позже была организована школа при Печатном дворе. При открытии школы в ней было 30 учеников, взятых из разных сословий, а затем количество достигло 232. Монах Тимофей учил в этой школе греческому языку.

Как уже было сказано, основой для нее послужило училище, основанное Ф. Ртищевым.

Основана она в 1687 г. Первоначально она располагалась в стенах Московского Заиконоспасского монастыря. В 1814 была преобразована в Московскую духовную академию (переведена в Троице-Сергиеву лавру, где существует и поныне).
В истории академии можно выделить 3 этапа.

1-й этап (1687-1700) - эллино-славянская школа братьев Лихудов, которые придерживались православно-греческого направления;

2-й этап (1700-1775) - Славяно-латинская академия. Этот период характеризуется влиянием западно-европейских философов (В.Лейбниц и X. Вольфа);

3-й этап — преобладание Православия.

До середины XVIII в. преподавание велось на латинском языке. Целью академии была подготовка образованных людей для государственного и церковного аппарата; она выполняла роль цензура книг духовного содержания и могла осуществлять суд над отступниками от Православия. На государственные должности назначались только лица, окончившие школу (это ограничение не касалось детей «благородных»). Новому учебному заведению был пожалован иммунитет: изъятие из-под суда приказов, исключая дела уголовного характера; преподаватели и ученики подчинялись училищной юрисдикции, а «блюститель» (ректор) - суду патриарха. Руководителями и преподавателями Славяно-греко-латинской академии стали приглашенные из Константинополя ученые греки Иоанникий и Софроний Лихуды. После 1694, когда Лихуды по настоянию иерусалимского патриарха Досифея были удалены, преподавание вели их русские ученики. В Славяно-греко-латинской академии, соединявшей черты высшей и средней школы, преподавались предметы средневековой схоластической школы: славянский, греческий и латинский языки, грамматика, пиитика, риторика, психология, физика и др., а также богословие. Главное место занимал греческий язык.

Профессиональное образование

Профессиональное образование начинает складываться в России в середине XVII века с появлением посольских, лекарских, типографских школ. Например, в Типографской школе при Приказе печатного двора, основанной в 1681 году, обучалось к 1684 году 194 человека. Школа одновременно была начальной школой и училищем для подготовки печатников Печатного двора.

Благодаря дневнику доктора Эроара мы можем представить себе жизнь ребенка в начале XVII века, его игры и этапы умственного и физического развития, которым соответствовала каждая из этих игр. Хотя речь идет о дофине Франции, будущем Людовике XIII. можно не бояться обобщений, так как при дворе Генриха IV королевские дети, законные и незаконные, получили то же воспитание, что и другие отпрыски дворянских семей, и еще не было абсолютного различия между королевским дворцом и замками знати. Итак, маленького Людовика XIII воспитывали точно так же, как и его товарищей,- ему давал уроки фехтования и верховой езды тот самый учитель, что преподавал военные искусства в Академии для дворянской молодежи, господин де Плювинель; на замечательных гравюрах к учебнику верховой езды де Плювинеля, сделанных Криспеном де По, можно видеть молодого короля во время занятий в манеже. Единственное отличие - будущий монарх никогда не ходил в коллеж, который посещала уже в те времена часть детей знати. Во второй половине XVII века ситуация меняется: культ королевской власти с самого детства отделил молодого принца от других смертных, пусть даже самых
знатных фамилий.

Людовик 13-дофин

Личный врач Людовика- Эроар оставил нам подробный дневник с детальным описанием каждого шага маленького дофина. В год и пять месяцев, отмечает Эроар, «он играет на скрипке и при этом подпевает себе». Раньше он довольствовался более подходящими для этого возраста игрушками: деревянная лошадка, вертушка, «он пытается играть с кубарем» (волчок, обхватываемый во время запуска веревкой.). В полтора года ему уже дают скрипку, тогда это еще не благородный инструмент, а «бренчалка», под которую пляшут на свадьбах и деревенских праздниках.
В том же возрасте он начинает играть в шары [игра, напоминающая крикет]. «Дофин во время игры в молот промахнулся и поранил господина де Лонгвиля». Это все равно, что в сегодняшней Англии полуторагодовалый младенец начал бы играть в гольф или крикет. В год и десять месяцев мы узнаем, что он «продолжает выбивать на барабане все марши»: каждая рота имела свой барабан и свой строевой шаг. Его начинают учить говорить: «Сперва его заставляют произносить отдельные слоги, чтобы потом было легче произносить целые слова».

Brooker Harry
The archers

Дофин начинает говорить; Эроар записывает в фонетической транскрипции его первые слова: «казу папе» - скажу папе; «наису» - нарисуй. Его часто порют: «...кричит, был выпорот (за то, что отказывался есть); успокаивается, потом снова кричит, потом ест». «С громкими криками ушел в комнату. Высечен. Секли долго».
Он любит общество солдат. «Его всегда любили солдаты». «Он возится с игрушечной пушкой». «Со своими солдатами он устраивает маленькую войну. Господин де Марсан надевает ему впервые в жизни высокий воротник. Он в восторге». «Они играют в войну». Мы узнаем также, что он ходит в зал для игры в мяч, будто взрослый, однако спит он еще в колыбели. 19 июля 1604-го ему два года девять месяцев, «чрезвычайно возбужден - ему ставят кровать, первый раз в жизни он будет спать не в колыбели». Он знает уже основы своей религии, на причастии ему показывают облатку.
В Сочельник 1604 года он в полной мере участвует в празднествах: ему три года, «перед праздничным ужином приносят рождественский пень, на котором он будет танцевать и петь в честь приближающегося Рождества». Ему дарят подарки: мяч и хитроумные безделушки из Италии, механического голубя, пред-
назначенного также и для королевы. Зимними вечерами, сидя в четырех стенах,- это в эпоху, когда большую часть времени проводили на открытом воздухе,- «он забавляется тем, что вырезает ножницами разные фигурки из бумаги». Музыка и танцы по-прежнему занимают большое место в его жизни.

A thrilling moment
John George Brown 1880

Он танцует гальярду, сарабанду и бурре *. Ему нравится петь и играть на мандоре (разновидность лютни) Буало. Он поет песню Робена: «Робен едет в Тур / Купить себе велюр, / Чтоб сшить себе колпак, / Я тоже хочу так...». «Потом он принялся петь себе колыбельную: „Кто хочет послушать песню? / Дочь короля Луи / Бурбон так полюбил, / Что даже обрюхатил"». Замечательная колыбельная для маленьких детей! Через несколько дней ему исполнится четыре, а он уже знает, как называются струны лютни, а лютня - инструмент знати: «Играет кончиком пальца на губе и говорит: как контрабаса» (Эроар использует фонетическую транскрипцию и записывает все, даже заикания, когда они имеют место)

Thomas Eakins
Baby at play

В три года пять месяцев «ему нравиться листать Библию с картинками, кормилица ему показывает буквы - он знает весь алфавит». Затем приходит очередь четверостиший Пибрака, правил поведения в обществе, морали. Дети должны знать это наизусть. Начиная с четырех лет ему преподают письмо: его учитель - причетник дворцовой часовни Дюмон. «Ему приносят письменный прибор в столовую. Дюмон собирается вести урок, он говорит: я кладу пример и ухожу к моим ученикам». (Примером называли образец, который надо было скопировать.) «Он переписывает пример, точно копируя каждую букву. Очень доволен». Он начинает знакомиться с латинскими словами. В шесть лет профессиональный каллиграф заменит клирика из часовни. «Он переписывает пример, Богран, королевский каллиграф, показывает ему, как надо писать».

Guilty
Seymour Joseph Guy

Все еще играет в куклы. «Ему нравится возиться с маленькими игрушками и с немецкой комнатой (миниатюрная мебель и сама комната, которую изготовляли мастера из Нюрнберга). Господин де Ломени дарит ему куклу, одетую как дворянин, с высоким воротником и надушенную. Он ее расчесывает и говорит: „Я женю его на кукле Мадам (сестры)"». Также ему очень нравится вырезать из бумаги. Ему рассказывают различные истории: «Он попросил кормилицу рассказать о куме Лисе, о злом богаче и о Лазаре». «На ночь ему рассказывают сказки Мелюзины. Я говорю ему, что это сказки, а не правдивые истории». (Неправда ли, современно?) Сказки предназначались тогда не только для детей - их по вечерам слушали и взрослые.
Одновременно с игрой в куклы этот четырех- пятилетний ребенок стреляет из лука и играет в карты, шахматы (в шесть лет) и предается таким взрослым развлечениям, как мяч с ракеткой и многочисленные салонные игры. В три года он играет в «что положишь ты в корзинку». Нужно было отвечать - дофинку, принцесенку и т. д., забава детей и молодых людей. С королевскими пажами, которые старше его,- в «нравится ли вам компания?», он ведет, и когда не знает, что нужно сделать или ответить, он спрашивает; а вот уже забавы пятнадцатилетних - например, «зажечь свечу с завязанными глазами». Если не с пажами, то с солдатами: «Он участвует в самых разных забавах - „мне нравится ваше место", „кто ударил", прятки, играет на волынке с солдатами». В шесть начинаются игры в профессии, ролевые и групповые игры, когда ведущий что-либо изображает и нужно догадаться, о чем идет речь. Так развлекаются и взрослые и подростки.

Soap bubbles
Ferdinand du Puigaudeau

Все меняется к семи годам - он больше не носит детской одежды, отныне его воспитание в руках мужчин. Он прощается с «маманга» - мадам де Монгла - и попадает в ведение господина де Субиза. Всеми силами его стараются отвратить от игр детей малого возраста, особенно от кукол: «Вам не следует более играть с такими игрушками (имеется в виду немецкая комната), как не следует играть в извозчика, вы уже большой, вы больше не ребенок». Он начинает всерьез обучаться верховой езде, стрельбе из различных видов оружия, его берут на охоту. Он играет в азартные игры: «Играет в кости, выигрывает бирюзовую безделушку». Создается впечатление, что этот возраст обозначает какой-то важный этап - именно семь лет в педагогической и воспитательной литературе XVII века упоминается как возраст, когда можно отдавать детей в школу или отпускать в самостоятельную жизнь.
Он участвует в торжествах по поводу сезонных и религиозных праздников - Рождество, Май, Иванов день... Мы видим, что в те времена нет еще четкой границы между детскими и взрослыми играми. Они были общими для тех и других.

Dolly"s portrait
Charles Courtney Curran
1909

В начале XVII века эта универсальность больше не распространяется на самых маленьких. Мы хорошо знаем их игры, так как начиная с XV века, то есть с появления путти в иконографии, художники все чаще обращаются к образу ребенка и сценам, изображающим играющих детей. Там можно узнать деревянную лошадку, ветряную вертушку, птицу, привязанную за лапку, и иногда. реже - куклу. Совершенно ясно, что все это предназначалось для самого младшего возраста. Однако невольно задаешься вопросом: было ли так всегда или когда-то все перечисленные здесь игрушки принадлежали миру взрослых? Некоторые из них появились благодаря детской потребности подражать взрослым, уменьшался масштаб до их размеров, как, например, деревянная лошадка в эпоху господства гужевого транспорта. Ветряная вертушка - эти вращающиеся на конце палочки крылья есть не что иное, как имитация более современного технического достижения, чем лошадиная тяга,- силу ветра начали использовать в Средние века. Тот же рефлекс, который заставляет сегодняшних детей играть с игрушечным грузовиком или автомобилем. Хотя, впрочем, ветряные мельницы давно исчезли из наших деревень, вертушки на палочках все еще продаются на ярмарках и на детских площадках общественных парков. Дети - это наиболее консервативная часть общества.

Spillar Jaroslav
Playtime

В XVII веке различают следующие типы игр: игры для взрослых и дворян, игры для детей и черни. Само по себе это разделение не ново и восходит к Средним векам. Но начиная с XII века оно затрагивает лишь некоторые игры,- очень специфические, которых насчитывается немного,- игры рыцарские. Прежде чем окончательно сформировалось представление о благородстве происхождения и о высшем сословии вообще, игры были общими для всех независимо от социального положения. Некоторые игры, в свою очередь, еще долго и после этого сохраняли всеобщий характер. Франциск I и Генрих II не считали зазорным поучаствовать в борьбе, Генрих II играл в мяч - в следующем веке это было уже недопустимо. Ришелье принимается прыгать в галерее, как Тристан при дворе короля Марка, Людовик XIV играет в мяч с ракеткой. Но и эти традиционные игры, в свою очередь, в XVIII веке перестают занимать людей высшего общества.

John George Brown
The little Joker

С XII века часть игр предназначалась только рыцарям и только взрослым. Наряду с борьбой, развлечением всеобщим, турнир и кольцо были занятиями рыцарей. Простолюдинам было запрещено присутствовать на турнирах, так же как и детям, пусть даже знатного происхождения,- впервые обычай запрещал детям, как и простолюдинам, принимать участие в коллективной игре. Но дети забавлялись тем, что подражали закрытым для них турнирам. В календаре молитвенника Гримани можно найти сцены с изображением пародийных детских турниров, дети сидят верхом на бочках, а среди играющих можно признать и будущего Карла Пятого.
С конца XVI века турниры больше не проводятся. Их заменяют другие спортивные игры дворян - при королевском дворе, в военных классах Академии, где молодые дворяне первойполовины XVII века обучаются фехтованию и верховой езде.Квинтана (то есть «чучело») - игра, в которой необходимо пешим или конным с ходу поразить копьем кусок дерева, заменивший живую мишень турниров и изображавший голову турка.«Кольцо» - на всем скаку сорвать кольцо. В книге Плювинеля,директора одной из таких академий, есть гравюра Криспенаде По, на которой изображен ребенок, будущий Людовик XIII,играющий в квинтану. Автор пишет, что эта игра обладает «яростью лобового столкновения (турнир) и изысканностью игры в кольцо».

Fritz Freund
The snowball fight

Другие примеры процесса, в результате которого прежде значительные игры переходят в разряд детских забав и развлечений на народных гуляниях. Обруч - в конце Средних веков в него играли не дети, точнее не только дети. На шпалере XVI века подростки забавляются обручем, один из них крутит обруч на палке. На рисунке на дереве работы Жана Леклерка конца XVI века уже достаточно взрослые ребята не только бросают обруч, но и прыгают через него как через скакалку: «Кто лучше,- гласит надпись,- прыгнет в обруч» . Обруч позволял выполнить иногда довольно сложные акробатические фигуры. С ним также танцевали довольно взрослые молодые люди, и это были традиционные танцы.
Начиная с конца XVII века в городах обруч уже перешел, по-видимому, в распоряжение детей. На гравюре Мериана изображен маленький мальчик, толкающий свой обруч точно так же, какэто делают повсюду дети в XIX и отчасти в XX веках. Общаяигрушка, из разряда танцевальных и акробатических аксессуаров,обруч становится достоянием детей все более младшего возраста - и так до полного своего исчезновения из повседневной практики. Справедливо утверждение: чтобы игрушка привлекала детское внимание, необходимо, чтобы она напоминала нечто, принадлежащее миру взрослых.

Theophile-Emmanuel Duverger
Hopscotch

Людовику XIII в детстве читали сказки Мелюзины, то есть волшебные сказки. Однако в то время сказки рассказывали и взрослым. «Мадам де Севинье,- отмечает Сторер, специально изучавшая «моду на волшебные сказки» в конце XVII века,- просто напичкана суевериями» . Она не смеет пошутить в ответ на шутку мадам Куланж по поводу некой Кювердон «из страха, что в отместку на ее лицо может прыгнуть жаба». Она намекает на историю трубадура Готье де Куэнси, которую она знала, как того требовала традиция.
Та же дама пишет 6 августа 1677 года: «Мадам де Куланж... любезно поделилась с нами сказками, что забавляют версальских дам; это называется „потчевать". Значит, потчевали нас сказкой о зеленом острове, где растет принцесса прекраснее света белого. Феи постоянно согревают ее своим дыханием и т. д. Сказка продолжалась целый час».
В то же время во второй половине XVII века люди начинают находить эти сказки слишком простенькими и, продолжая интересоваться ими, пытаются придать им новый оттенок - это похоже на попытку превратить в литературный жанр рассказы, принадлежащие устной и наивной народной традиции. Это проявляется в появлении изданий в принципе детских, как, например, сказки Шарля Перро, где еще слишком силен привкус старинных историй, и в появлении более серьезных публикаций, предназначенных не для детского чтения и не для народа.

Paul Charles Chocarne-Moreau
The spanking

В то время как сказка становится в конце XVII века новым серьезным литературным жанром письменной традиции (не важно, идет речь о философских сказках или о стилизованных под старинные), устная сказочная традиция забывается теми, кому мода адресует сказки, воспроизведенные на бумаге. Кольбер и мадам де Севинье слушали сказки, никому и не приходила в голову мысль подчеркнуть этот факт как нечто необычное - развлечение того же порядка, как сегодня чтение детективов. В 1771 году дело обстоит иначе - в приличном обществе среди взрослых случается, что старые полузабытые сказки устной традиции вызывают любопытство, свойственное археологам или этнологам,- прообраз современного интереса к фольклору и арго. Герцогиня де Шуазель пишет мадам Дюдефан, что Шуазелю «читают по его просьбе волшебные сказки - он их слушает дни напролет. Мы все к ним пристрастились и воспринимаем их как рассказы о настоящей истории наших дней»

Мяч с ракеткой был самой распространенной игрой; из всех спортивных игр именно к этой моралисты конца Средневековья относились более или менее терпимо и с наименьшим отвращением, в течение нескольких веков она оставалась самой популярной и была общей для всех сословий - и для королей, и для простонародья. Положение изменилось в конце XVII века. Отныне отмечается некая неприязнь у людей высшего сословия к игре в мяч с ракеткой. В Париже в 1657 году насчитывалось 114 залов для игры, в 1700 году, несмотря на значительный прирост населения, их число падает до десяти, в XIX веке их остается только два - один на улице Мазарини, другой на террасе Тюильри, где он действует и в 1900 году. Уже Людовик XIV, говорит историк Жюссеран, играл в мяч с ракеткой без энтузиазма. Однако если взрослые образованные люди оставляют эту игру, дети даже из хороших семей сохраняют ей верность в разнообразных формах игры с мячиком, воланом или в пелоту.

John Califano
Independence Day. 1900

Немало и других спортивных игр перешло в область детских и народных забав. Скажем, игра в шары, о котором мадам де Севинье говорит в письме своему зятю в 1685 году: «Я два раза сыграла в шары с игроками из Роше. Ах, мой дорогой граф, я все время думаю о Вас, с какой ловкостью вы били по мячу. Мне бы хотелось, чтобы и у вас в Гриньяне была такая же красивая площадка для игры». Все эти игры с мячиками, шариками, кеглями были когда-то забыты дворянством и буржуазией и полностью отошли к взрослым в деревнях и к детям на детских площадках.
Еще один вид забав, в прошлом всеобщих, а потом исключительно детских и народных,- переодевание. Романы XVI-XVIII веков полны историй с переодеваниями: мальчики переодеваются девочками, принцессы - пастушками и т. д. Эта литература отражает обычаи, проявлявшиеся во время праздников - сезонных или по случаю: праздника Королей, «жирного вторника», ноябрьских торжеств... Долгое время, выходя на улицу, люди, и особенно женщины, надевали маску (как теперь надевают перчатки). Им хотелось казаться красивее и загадочнее. Это относилось к дворянам. С XVIII века праздники с переодеванием становятся все более редкими и скромными в приличном обществе, карнавал становится чисто народным развлечением и даже пересекает океан, проникая в среду черных рабов Америки. Ну а дети теперь надевают маски и переодеваются для собственного удовольствия.

James Jacques Joseph Tissot
A little nimrod

Я оччччень сильно сократила текст.Полностью смотрите по ссылке
http://ec-dejavu.ru/p/Play.html

У древних славян детям передавались навыки земледельческого и ремесленного труда, они получали моральное и военное воспитание, их приучали к повиновению старшим членам общины, почитанию предков, поклонению языческим богам.

В IX веке на территории Восточной Европы возникло мощное государство - Киевская Русь, в конце X века появилась одна из наиболее распространенных религий- христианство. Князья и церковь начали популяризировать заимствованные из Византии переведенные с греческого сборники поучений со статьями и изречениями педагогического характера. Основным средством воспитательного воздействия считалось выполнение детьми с ранних лет религиозных обрядов, рекомендовались физические наказания. В конце XI века великим князем Киевским Владимиром Всеволодовичем Мономахом было написано оригинальное литературно-педагогическое произведение «Поучение Владимира Мономаха детям», в котором он наряду с внушением детям страха перед богом и духовенством призывал их, помолившись богу, приниматься за выполнение житейских обязанностей. Он учил детей с уважением относиться к книге и образованию. «Поучение Владимира Мономаха детям» является замечательным памятником высокого уровня культуры и педагогической мысли на Руси в период существования Киевского государства.

Начиная с XIII века почти на 300 лет установилось страшное монголо-татарское иго, которое привело к падению культуры в стране: прекратили свое существование школы для детей бояр и дружинников, уменьшилось количество школ при церквах и монастырях. После освобождения от монголо-татарского ига к концу XV века образовалось Русское централизованное государство, возрождалась культура, в XVI веке в Москве возникло книгопечатание. О характере и направлении семейного воспитания в этот период времени дает представление сборник «Домострой». Он был создан в Новгороде протопопом Сильвестром. «Домострой» рекомендует обособлять семью от всего окружающего мира, восхваляет суровые формы обращения хозяина дома с домочадцами, отца - с детьми. В детях требует воспитывать любовь к богу, страх перед ним, почитание служителей церкви, беспрекословное повиновение старшим. Рекомендовалось обучать детей вежливости, всяким домашним работам и ремеслу.

Во второй половине XVII века в Московском государстве Епифанием Славинецким было создано педагогическое сочинение «Гражданство обычаев детских». В этой книге содержались правила благонравия и благочинного (приличного) поведения детей. В сборнике говорилось о манерах и поведении ребенка за столом во время еды, в церкви; давались советы о гигиенических правилах, о прическе, позе, выражении лица, уходе за зубами, была специальная глава «об игрании» детей.

В начале XVIII века, когда развернулась деятельность Петра I, стали проводиться различные хозяйственные, политические, военные и культурные преобразования, направленные на преодоление отсталости России. Огромное значение для развития науки и просвещения имела деятельность (1711 -1765). Он явился одним из основоположников материалистических традиций отечественной науки. Желая улучшить жизнь детей, снизить их заболеваемость и смертность, Ломоносов настаивал на запрещении браков между крепостными людьми по принуждению помещиков и предлагал священникам прекратить проводить крещение детей в холодной воде, ставил вопрос об организации медицинской помощи населению, требовал вести борьбу с различными суевериями, ворожбой и гаданиями. Деятель просвещения в России во второй половине XVIII века И. И. Бецкой (1704- 1795) представил Екатерине II доклад об общей реорганизации дела воспитания детей в России, который в 1764 г. получил силу закона. В нем говорилось о необходимости воспитать в России «новую породу людей» из всех сословий путем организации закрытых воспитательно-образовательных учреждений, где дети с 5-6-летнего возраста должны были находиться в течение 10-15 лет. Он предлагал изолировать их от окружающей среды, чтобы не подвергать «развращенному влиянию». И. И. Бецкой также считал, что правительство должно обратить внимание на тяжелое положение незаконнорожденных детей и сирот; он рекомендовал Екатерине II проект об открытии в Москве воспитательного дома для «приносных людей» и при нем госпиталя для бедных родильниц. Однако главным средством нравственного воспитания И. И. Бецкой считал укоренение «страха божьего, изоляцию детей от окружающей безнравственности».

Воспитание и обучение царских детей

Детей в царской семье рождалось много, но далеко не все достигали зрелого возраста - слишком высока была в то время детская смертность. Из десяти отпрысков Михаила Федоровича четверо (три дочери и сын Василий) не дожили до трех лет; сын Иван (Г. Котошихин писал, что тот с раннего детства «велми был жесток», а посему его поспешили отравить) умер в пять лет. После его кончины началось очередное «ведовское» расследование, показавшее, что придворная золото-швея Дарья Ломакова «сыпала пепел на след царицы», отчего та почувствовала недомогание и печаль, а вскоре царевич Иван скончался. Взрослого возраста достигли только четверо: Ирина, Алексей, Анна (1630–1692) и Татьяна (1636–1706).

В семье Алексея Михайловича и Марии Ильиничны было 13 детей, из которых только восемь прожили относительно долгую жизнь: Евдокия (1650–1712), Марфа (1652–1707), Софья (1657–1704), Екатерина (1658–1718), Мария (1660–1723), Федор (1661–1682), Феодосия (1662–1713) и Иван (1666–1696). Их первенец Дмитрий (1648–1649) не дожил до года, родившаяся в 1655 году Анна умерла в 1659-м, Симеон (1665–1669) прожил четыре года, Евдокия (1669–1669) всего на два дня пережила мать, скончавшуюся через пять дней после родов от горячки, наследник Алексей (1654–1670) умер в 16 лет.

От второго брака Алексея Михайловича с Натальей Кирилловной Нарышкиной осталось двое детей - Петр (1672–1725) и Наталья (1673–1716); еще одна дочь Феодора (1674–1678) умерла ребенком.

Сначала главную роль в жизни царских детей играла кормилица, которая, как правило, до конца своих дней оставалась при дворе либо получала помесячное вознаграждение. Так, Анна Ивановна, кормилица Федора Алексеевича, всю оставшуюся жизнь имела прежний восьмирублевый годовой оклад жалованья и шесть «кормовых денег» (три копейки) на день. Для «досмотра» при царевичах до пятилетнего возраста были «мамка» и «нянька», а также целый штат прислужниц: «казначея», постельница и др. Свою «мамку» Ульяну Степановну Собакину Алексей Михайлович поминал добрым словом всю жизнь, иногда в письмах справлялся о ее здоровье, а в дальнейшем не раз помогал ее родственнице в память о ее заслугах.

До пятилетнего возраста царских детей только «тешили» игрушками, однако подбирались они таким образом, чтобы не только способствовать физическому и умственному развитию ребенка, но и приучать его к военному делу, к управлению людьми, к будущей жизни государя большой державы. Когда царевичу Алексею Михайловичу еще не было и года, отец прислал ему «потешного» (игрушечного) коня «немецкого дела», чтобы сын сызмальства осваивал навыки верховой езды.

По достижении пяти лет царевичей переселяли из царицыной половины в свои покои. Детям отводили во дворце по три-четыре комнаты, богато одевали, но первые годы они жили очень скрытно, вдали от глаз людских, в окружении «дядек» и учителей.

О воспитании и обучении Михаила Федоровича известно крайне мало. Поскольку к царствованию его не готовили, он, скорее всего, прошел обычную для того времени «школу»: изучение букв по азбуке, чтение по часослову, Псалтыри и Апостолу, писать учили отдельно. Дальше шло самообразование по желанию самого ученика, выбиравшего церковное пение или военное дело. Кое-какие умения, считавшиеся необходимыми для царственных особ, Михаилу Федоровичу пришлось осваивать уже во время пребывания на троне.

Совсем в ином положении оказался его сын Алексей, которого с рождения стали готовить в правители огромной страны. До пяти лет он рос в окружении не только мамок и нянек, но и «потешных» книжек и заграничных игрушек: деревянного коня, лат, музыкальных инструментов. Мастера Оружейной палаты также изготавливали самые разнообразные детские игрушки для царских детей, начиная с фигурок животных, барабанчиков, луков, стрел, седел и прочего и заканчивая шахматами. У трехлетнего царевича уже был целый штат музыкантов - 18 накрачеев (барабанщиков) и цимбалистов, для которых были заказаны особые кафтаны. Сам царевич тоже любил бить в барабан, о чем свидетельствует заказ, полученный придворным токарем в октябре 1633 года - выточить для малыша дубовые палочки.

Конечно, у мальчика с самого нежного возраста появилось разнообразное оружие. Помимо лука со стрелами в четыре года Алексей имел уже карабин и «двойной пистолет». Владению ими будущего государя обучали с раннего детства. Физическое развитие царевича тоже было организовано на должном уровне: летом мальчик много времени проводил на свежем воздухе, качаясь на качелях и играя в мяч, зимой катался на санках, а с девяти лет стал осваивать коньки.

Когда царевичу исполнилось пять лет, его начали обучать грамоте под руководством «дядьки» Бориса Ивановича Морозова, начавшего восхождение к власти с этой придворной должности - он сразу же перескочил из стольников в бояре. В помощники Морозову «для бережения и научения царевича» назначили Василия Ивановича Стрешнева, родственника царицы, пожаловав его в окольничие; однако тот не стал царевичу близким человеком, уступив первое место «чужому дяде». Морозов оставался наставником царя до конца своих дней. А пока Морозов наряжал своего ученика в немецкое платье - правда, ради потехи, но затем уже серьезно стал прибегать к европейским методам обучения. Царевич быстро освоил азбуку. В отличие от отца, в детстве которого использовались рукописные пособия по овладению грамотой, в распоряжении маленького Алексея Михайловича уже был печатный букварь типографа Василия Бурцева, изданный в Москве в 1634 году (по мнению некоторых исследователей, этот букварь был издан специально для обучения наследника престола). Полное его название - «Букварь языка славенска, сиречь начало учения детем, хотящим учитися чтению божественных писаний с молитвами и со изложением кратких вопросов о вере». В предисловии к изданию говорилось о древности «словенского» наречия, его равенстве с древними языками - еврейским, греческим и латынью. «Первоучебная малая книжица», писал автор букваря, должна была сослужить важную службу: «…малым детем в научение и познание божественнаго писания, и по всей бы своей велицей Русии разсеяти, аки благое семя в доброплодныя земли, яко да множится и ростет благочестие во всей его Русской земли». Бурцев вставил в свой букварь поэтическое обращение к читателям:

Ты же, благоразумное отроча, сему внимай,

И от нижния ступени на высшую ступай,

И неленостне и ненерадиве всегда учися

И дидаскала своего во всем наказания блюдися.

Призыв «блюстись наказания дидаскала», то есть учителя, был весьма кстати, ведь учителя имели право пороть нерадивых учеников розгами. Вряд ли царский «дядька» прибегал к подобной методе при обучении будущего монарха, но напоминать о розгах считалось нелишним не только в начале XVII века, но и в его конце (это сделал в своем знаменитом букваре Карион Истомин в 1696 году: гравюра с надписью «Училище» в его издании как раз изображала сцену наказания розгами).

Учителем грамоты числился дьяк Василий Сергеевич Прокофьев, а вторым учителем царского наследника - по письму - с весны 1635 года стал подьячий Посольского приказа Григорий Васильевич Львов, назначенный на эту ответственную должность за уникальный каллиграфический почерк, обширные познания в «цыфирной счетной мудрости» и других областях. Возможно, это он привил Алексею Михайловичу усердие к чистописанию, позднее воплотившееся в любовь к собственноручному письму. Царь уже в зрелом возрасте наказывал в одном из писем: «…чернила возьми у Григория у Львова, да и перья ему вели очинить». Видимо, и чернила, и перья у него были особенные, которые нравились царю и к которым он привык. За успехи в деле обучения наследника Львов в 1636 году был пожалован в дьяки, что означало серьезный карьерный рост, а впоследствии даже возглавлял Посольский приказ.

Примерно в семь лет Алексей научился играть в шахматы. Игра эта очень соответствовала его спокойному усидчивому характеру. До конца жизни в царском кабинете имелось несколько наборов шахмат, купленных и подаренных, очень дорогих и самых простых.

В девятилетием возрасте царевич начал обучаться церковному пению, которое пришлось ему по душе. Его учителями стали певчие дьяки Лука Иванов, Иван Семенов, Михаил Осипов и Николай Вяземский. Заложенную в детстве любовь к священным песнопениям Алексей Михайлович пронес через всю жизнь, прекрасно знал их и даже поправлял поющих во время церковных служб, увеличил штат царских певчих; при нем в царской библиотеке резко возросло число певческих рукописей с «крюковой» записью мелодии.

Наследник престола проявил потрясающие способности к учению. Он очень быстро выучил наизусть те части часослова и Псалтыри, которые полагалось знать на память, и перешел к чтению Деяний апостольских. Образовательному циклу свободных наук, общепринятому в Европе и включающему грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, музыку, астрологию, царевича, увы, не обучали. Августин Мейерберг, говоря об образовании царских детей, очень сожалел, что блестящие врожденные дарования Алексея Михайловича не получили в детстве развития через «семь свободных художеств». Главная задача его учителей была не в расширении кругозора и познаний высочайшего ученика, а в привитии ему «благочестия», а уж это им удалось в полной мере.

Примерно к десяти годам у Алексея Михайловича уже составилась своя библиотечка из тринадцати томов. В нее помимо Евангелия, часослова, Псалтыри, Деяний апостолов, Октоиха, Стихираря и другой певческой и церковно-учительной литературы входили «Тестамент», содержащий поучения византийского императора Василия сыну Льву, изданные в Литве «Лексикон» и «Грамматика», а также «Космография». В одном ряду с обучающими книжками стояли «немецкие гравированные листы», которых было приобретено множество в Овощном ряду по указанию Бориса Ивановича Морозова. Так, известно, что В. И. Стрешнев неоднократно покупал «немецкие печатные листы», а также «листы писаные немецкие и русские»; к примеру, в январе 1635 года он купил их 32 штуки. Эти гравюры и картинки носили в основном не развлекательный, а познавательный характер, а потому широко использовались при обучении царевича.

В целом Алексей Михайлович получил хорошее образование - не по европейским, а по русским меркам. В его библиотеке были также естественно-научные печатные издания и рукописи и труды по военному делу. Он знал и цитировал изречения философов: «А Аристотель пишет ко всем государем, велит выбирать такова человека, который бы государя своего к людям примирял, а не озлоблял!» Иногда он демонстрировал свои познания в античной мифологии: «…имай крепко опасенье и Аргусовы очи по всяк час беспрестанно в осторожности пребывай…» Государь, не чуждый творчества, одному из своих корреспондентов даже написал нечто отдаленно похожее на силлабические вирши:

Рабе Божий! Дерзай о имени Божии

И уповай всем сердцем: подаст Бог победу!

И любовь и совет великой имей с Брюховецким,

И себя и людей Божиих и наших береги крепко…

Видимо, методы обучения и стиль поведения Б. И. Морозова импонировали его воспитаннику - настолько, что когда он вырос и стал царем, то сделал «дядьку» своим советником теперь уже в государственных делах, на первых порах - с широчайшими полномочиями: Морозов «приказывал государевым словом», то есть давал указания от имени царя. Когда же во время Соляного бунта 1648 года восставшие москвичи, возмущенные злоупотреблениями Морозова, потребовали его казни, царь отмолил своего учителя и на какое-то время выслал его из города, тем самым спас «дядьке» жизнь…

Своих сыновей Алексей Михайлович не обряжал для потехи в немецкое платье и даже запретил его для своих придворных в 1675 году с мотивировкой: «..дабы иноземных извычаев не перенимали» (правда, сам в украшениях и аксессуарах следовал королевской моде - заказывал в Европе кружева, нитяные перчатки и чулки и т. п.).

Придавая огромное значение обучению старшего сына, наследника престола Алексея Алексеевича, отец выбирал ему в воспитатели и учителя только людей добрых и, с его точки зрения, ученейших. Сначала школьные азы царевичу преподавал Алексей Тимофеевич Лихачев, широко известный даже иностранцам как «человек доброй совести». В 1664 году, когда царевичу было уже десять лет и он получил начальное образование, Алексей Михайлович выбрал в качестве второго «дядьки» своего лучшего друга и единомышленника Федора Михайловича Ртищева - тот был освобожден от всех должностей (главы Дворцового, Литовского и Лифляндских дел приказов), чтобы сосредоточиться на обучении и воспитании будущего царя. За шесть лет, отданные служению благородному делу формирования личности нового русского монарха, Ртищев так сильно привязался к своему подопечному, что после неожиданной смерти того в 1670 году впал в депрессию, удалился от двора и замкнулся в себе.

Царевича учили с учетом передовых достижений европейской педагогической мысли. Уже была известна теория Яна Амоса Коменского, увязывавшая формы обучения с возрастом ребенка и развитием его психики. Примерно в эти же годы Епифанием Славинецким был сделан перевод с польского издания 1538 года пособия Эразма Роттердамского De civilitate morumpuerilium («О воспитанности нравов детских»). И хотя книжица эта касалась исключительно этики и гигиены, появление ее знаменательно. Видимо, Алексей Михайлович хотел воспитать своих детей не только по-русски религиозными, но и по-европейски культурными.

Иностранцы давно возмущались манерой поведения русских на людях, в особенности за столом. А поскольку царевич в дальнейшем мог не только стать русским государем, но и польским королем (русское правительство об этом всерьез подумывало в связи с «безкрулевьем» в Речи Посполитой 1668–1669 годов), умение вести себя в соответствии с западным этикетом могло сослужить ему хорошую службу при баллотировании на польский престол. Во всяком случае, впервые в русской традиции воспитания появились правила хорошего тона. Книга была составлена по типу катехизиса - содержала 164 вопроса и ответа: о правилах поведения в церкви и училище, за обеденным столом, в гостях; об умении вести беседу и ношении одежды, об осанке, мимике и жестах при общении; о поведении во время игр; о гигиене тела, правильном сне и пр. Примечательно, что большинство этих норм остаются общепринятыми и в наше время. Занимательность изложения, рассчитанная на детей, сделала эту книгу самой популярной в Европе, в России же ее знали немногие. Переводчик назвал ее «Гражданство обычаев детских», поясняя, что термин «гражданство» подразумевает «обычаев добросклонность и человекопочтительство». В виршах, помещенных в предисловии, говорилось о трех составляющих воспитания - добродетели, мудрости и благонравии. Вполне вероятно, что царевич Алексей, а потом и царевич Федор держали эту книгу в руках или слушали ее в изложении своих учителей. Знаменитое «Юности честное зерцало» 1717 года во многом основывалось на этом же сочинении.

Круг занятий юного Алексея можно представить по тематике книг в его библиотеке, картинкам на стенах его комнат. Известно, что в его покоях были развешаны 50 гравюр на познавательные темы, 14 географических карт, стояли два глобуса. Библиотека внушительных размеров (более двухсот томов) включала много исторических произведений. Русскую историю мальчик изучал сначала по миниатюрам обширного Лицевого летописного свода - например, поход князя Игоря Новгород-Северского на половцев в 1185 году он мог детально представить себе, разглядывая 180 картинок, посвященных ему, - затем переходил к чтению летописей. Мировую историю царевич осваивал по Библии, впервые изданной в России в полном объеме в 1663 году. Из 169 глав хронографа (в редакции 1617 года) он мог почерпнуть сведения об истории Древней Греции, Троянской войне и античной мифологии, о возникновении Польского и Чешского государств, об открытии Америки и многом другом.

Исторический цикл дополнялся географическими знаниями, а также природоведением, начатками юриспруденции, философии, поэтики и риторики. Особо выделялись учебники по военному делу, так как царевича готовили и к роли полководца. Еще в 1649 году по распоряжению государя была опубликована первая светская книга «Учение и хитрость ратного строения пехотных людей» - перевод строевого устава «Воинское искусство», написанного датским капитаном Иоганном Якоби фон Вальхаузеном. Новые рейтарские полки «иноземного строя», созданные в России под командованием иностранных офицеров, нуждались в практических руководствах. И хотя устав был слишком сложным для применения на практике, он содержал массу сведений по военному делу. Царевичи наверняка читали эту книгу, рассматривали 35 гравированных рисунков, пояснявших текст.

Отдельный блок образовательных дисциплин составляли иностранные языки. Трудно переоценить роль Симеона Полоцкого в обучении царевича Алексея. Обладавший широчайшим кругом познаний просветитель стремился поднять образовательный уровень своего подопечного, занимаясь с ним иностранными языками - латынью и польским. Возможно также, что он учил царевича стихотворству, поскольку сам прославился сочинением виршей как на русском, так и на польском языке. Своеобразный экзамен царевич Алексей блестяще выдержал в 1667 году во время приема польских великих и полномочных послов, приехавших ратифицировать мирный договор. Ему тогда исполнилось 13 лет, и он еще совсем недавно был «объявлен» наследником. Царевич произнес приветственную речь частью по-польски, частью на латыни. Основным ее содержанием был призыв к объединению братских славянских народов не только против внешнего врага - «варваров-татар», но и для лучшего внутреннего управления двух народов: «Сколь великая слава, о послы, предстояла бы всем славянским народам, и какие бы великие предприятия увенчались успехом через соединение сих племен и через употребление единого наречия, распространенного в лучшей части Вселенной - вам самим о том известно». Далее царевич прямо говорил, что поляки не пожалеют, если выберут его своим королем: «Собственно же о себе скажу, что если желания и старания мои будут с Божиею помощию приняты благосклонно народом вашим, никогда не дам вам повода раскаиваться в доброжелательстве вашем ко мне».

Уровень его познаний произвел сильное впечатление на послов. Отзвуки этой красноречивой орации достигли даже Италии, причем в письме к герцогу Козимо Медичи польский автор утверждал, что русский наследник владеет латинской риторикой не хуже герцогского сына. Можно представить, какой уровень образования имел Алексей Алексеевич к шестнадцати годам, какая слава ждала его как просвещенного монарха не только в России, но и в Европе! Беда пришла нежданно - в январе 1670 года царевич внезапно скончался…

Оправившись от удара, Алексей Михайлович возложил свои надежды на второго сына Федора, хотя и больного, но весьма разумного и способного к наукам. Его, по-видимому, тоже стали обучать польскому и латыни с теми же видами на польский престол. Правда, документальных подтверждений этому не найдено, кроме письма 1672 года, в котором автор, местоблюститель Киевской митрополии архиепископ Лазарь Баранович, сообщал Алексею Михайловичу о желании посвятить царевичу Федору свою стихотворную книгу «Жития святых отец», написанную на польском языке.

«Потешные» книги с детства имелись у Федора в изобилии. В его хоромах находилась Учительная палата, где книгописцы переписывали их, для чего, к примеру, в 1674 году было закуплено 50 кистей и столько же горшочков краски. В 1670 году девятилетнему царевичу была подарена красочная книга «Лекарство душевное» с многочисленными иллюстрациями, изготовленными иконописцами Троице-Сергиева монастыря золотом и красками «самым добрым мастерством». Там были сценки разнообразного содержания, например сенокоса или мытья в бане. В 1672 году иконописец Петр Афанасьев оформил для царевича две «потешные» книги на военную тему - «люди с боем»; в 1674-м другой мастер, Никифор Бовыкин, изготовил «потешную игру карты по золоту цветными красками» (лото с картинками на разные темы). Этот перечень можно продолжить.

С 1668 года Федора опекали и воспитывали «дядьки» - боярин князь Федор Федорович Куракин и думный дворянин Иван Богданович Хитрово, люди ничем особенно не выдающиеся, но близкие к царю. О их взаимоотношениях с царевичем сказать что-либо трудно. Зато о его отношении к Симеону Полоцкому красноречиво свидетельствует тот факт, что после смерти учителя в 1680 году Федор Алексеевич, тогда уже царь, приказал увековечить его память достойной стихотворной эпитафией, поручив это сложное дело другому преданнейшему ученику Симеона Сильвестру Медведеву. Федор отверг 14 (!) вариантов - ему всё время казалось, что в надгробных виршах плохо отражены величие Симеона как мудрого наставника и советника, значимость как просветителя русского народа, красноречивого поэта и «дидаскала», а также его скромность и кротость как истинного монаха. Медведеву пришлось попотеть, прежде чем 24 двустишия были одобрены венценосным заказчиком и высечены золотыми буквами на двух каменных досках, установленных над гробом Симеона в Заиконоспасском монастыре:

…Им же польза верные люди насаждала,

Незлобие же, тихость, кротость удивляла…

Мудрость со правдою им бысть зело храненна,

Мерность же и мужество опасно блюденна…

В результате стараний «дядек» и учителей Федор был подготовлен к управлению страной ничуть не хуже старшего брата. Много усилий к этому прилагал и государь-отец, передававший сыну азы управления страной, представления о государевом чине, государевой чести и прочих важных вещах. В частности, как явствует из письма царевича отцу, тот научил сына «тарабарщине» (тайнописи). Известно также, что многие умения и навыки, а также увлечения и пристрастия (например, любовь к садоводству и певческому искусству, всегдашнее стремление к красоте) Федор заимствовал от Алексея Михайловича.

Царевен, в отличие от царевичей, не учили управлению государством, но обучали чтению и письму, а иногда и того больше. К примеру, известно, что Софья изучала польский язык и латынь, вместе с Федором осваивала стихосложение под руководством Симеона Полоцкого, и ее успехи как будто были столь велики, что учитель даже показывал ей черновики своих произведений, в частности рукопись книги «Венец веры кафолической». Познания Софьи в барочной поэтике, ее пристрастие к аллегорическому мышлению, а главное - стремление превзойти братьев в науках и искусствах несомненны.

Петру, сыну Алексея Михайловича от второго брака, не повезло с образованием в силу того, что отец умер, когда мальчику было всего четыре года, и этими вопросами просто некому было заниматься. Как и было положено, «дядька» Никита Моисеевич Зотов обучил мальчика читать по Псалтыри и часослову. А вот писал Петр всю жизнь неграмотно… Зато он перенял у Зотова любовь к народным пословицам и поговоркам, а также к резьбе по дереву. В четыре года Петруша получил, если можно так выразиться, судьбоносный подарок - немецкий серебряный кораблик. Как знать - возможно, именно с того момента Петр начал бредить морем.